Мне кажется, что чернобыльскую беду можно разделить на общую и личную. С одной стороны авария на ЧАЭС – это национальная катастрофа, с общим горем всех беларусов, со страшной статистикой смертей, с перечнем населенных пунктов навсегда исчезнувших с карты страны, с какими-то иными, вызывающими трепет и недоумение фактами и цифрами.
При этом, я уверен, личный Чернобыль есть у каждого. Он не такой масштабный, но столь же трагичный. Он не такой публичный, но такой же болезненный.
С чего начался мой Чернобыль? Наверное, с карты и линейки. Да-да. В 1986 году я учился на первом курсе Могилевского технологического института. Двадцать шестое апреля и последующие дни были наполнены какими-то рутинными заботами. О том, что в Чернобыле произошел взрыв, узнали из «Голоса Америки», когда слушали на транзисторном приемнике любимую музыкальную передачу.
Известие это никого из студентов особо не взволновало и первомайский парад прошел, как обычно: отмазаться от этого вида выражения всенародного ликования было неимоверно трудно.
После парада мой друг-украинец Юра стал собираться домой, а я заметил:
– Куда, дурак, едешь? У вас же там Чернобыль, радиация и все такое…
В ответ Юра разложил на столе карту, вооружился линейкой и показал мне, что расстояние от его Путивля до Чернобыля, в разы больше, чем от Чернобыля до моего Быхова.
Так началось мое осознание того, что беда была гораздо ближе, чем виделось. Она разгуливала не где-то по далекой Украине, а стояла на пороге моего дома.
А совсем скоро мой личный Чернобыль стал обретать уже реальные очертания.
Больше всего запомнился сосед, дядя Валера. В ночь катастрофы он рыбачил, а утром попал под дождь. Немного пожаловался жене на сильную головную боль и вроде бы история на этом закончилась.
А когда, двумя месяцами позже, я приехал домой на выходные и встретил дядю Валеру, то не сразу его узнал. Желтая кожа и потухший взгляд сделали из мужчины, которому не было и сорока, 80-летнего деда.
Больше всего мне запомнилось наше рукопожатие – ладонь Валеры была горячей, вялой и очень сухой…
Потом наступило время, когда слова Боровляны и химиотерапия намертво вошли в наш лексикон, а скорость разрастания городского кладбища стала пугающей.
Это была только первая волна смертей – умирали те, кто принял на себя начальный удар радиации.
Что дальше? Черная икра во всех магазинах и все более частые прощания на кладбище с уходящими в последний путь земляками.
Ручеек моего личного Чернобыля вливался в общую реку слез…
Быховчанин
Фото носит иллюстративный характер.